Четверг, 28.03.2024, 21:56
Евгений Чижов
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа

Рецензия на "Перевод с подстрочника". Мария Шевцова, "Зарубежные Za Za Задворки".

Мария Шевцова родилась в Москве в 1975 году, в 1997году окончила филологический факультет МГУ им. Ломоносова. Область научных интересов: современная литература и кино. Работает внутренним аудитором.

Так вот ты какой, Восток! О романе Евгения Чижова «Перевод с подстрочника»

Роман Евгения Чижова «Перевод с подстрочника», выпущенный в Москве издательством АСТ в 2013 году, как и предыдущие, впрочем, достаточно редкие романы Чижова, привлекает читателя интересным сюжетом, емкими описаниями событий и характеров, и, в то же время, освящает в характере главного героя некоторые поколенческие черты, тонко и вдумчиво вписывает историю героя в текущий исторический момент, а вместе с тем и проясняет этот исторический момент. Интересно, что Чижов пишет примерно по роману в десятилетие и про десятилетие: про девяностые годы он написал «Темное прошлое человека будущего», про нулевые – «Персонаж без роли». Пришли десятые, и с ними новый сюжет и новая история, трагическая.
По мнению Евгения Чижова, свой политический и духовный курс мы держим на Азию. Чижов, конечно, не первый заметил наше промежуточное положение между Европой и Азией и нашу внутреннюю склонность к восточному мышлению и образу жизни. Мы отдаем должное восточной лени, наши государственные умы деспотичны, происходящее с нами часто не поддается разумному объяснению. Главный герой романа Олег Печигин (он герой нашего времени и наследник русских литературных героев, полу-Печорин, полу-Онегин) едет в выдуманную страну Коштырбастан по приглашению своего друга Тимура, который когда-то учился с Олегом в МГУ, а теперь занимает ответственный государственный пост и отвечает за идеологию нового государства. Олегу предстоит заняться переводами президента Коштырбастана Рахматкула Гулимова, которого в народе именуют Народный Вожатый.
Тимур объясняет Олегу философию восточной жизни: «Ведь в основе своей жизнь – это наслаждение. Нужно только достигнуть этой чистой основы и не дать загрязнить ее лишними словами, бесполезными мыслями и никчемными идеями… Посмотри на эти ковры – в рисунке каждого простой орнамент, несколько основных элементов, повторяющихся снова и снова. Орнамент – это искусство повторения, а повторение – это искусство наслаждения. Самое подлинное искусство наслаждение мы получаем от возвращения: вкуса, запаха, мелодии, воспоминания. Первая встреча сама по себе еще ничто, лишь повторение дает возможность вникнуть, распробовать, войти во вкус…» Вечное повторяющееся наслаждение без рефлексии, без сомнения, без страдания, мысли в таком мире бесполезны, а идеи – никчемны. Личности как активного и думающего начала, личности в европейском понимании здесь нет. Тимур выпускает сборник стихов Олега, переведенных на коштырский, и в предисловии приписывает Олегу активную гражданскую позицию и чуть ли ни революционную деятельность. Олег возмущается, пытаясь отстоять ценность своей биографии и своего личного опыта, но нелепость этого желания вызывает у Тимура смех: «Ты вцепился зубами в свое жалкое «я», которое в действительности есть лишь нажитый за жизнь случайный хлам, мусор памяти, прилипший к тебе и тянущий назад». Вот так. Идеал коштыров – человек «тугульды-ульды» в переводе «жил и умер», выражение, вынесенное в эпиграф книги, то есть такой человек, о котором можно сказать толькото, что он жил и умер. Личность в Коштырбастане не нужна и никому не интересна, и вообще ничего не интересно, Коштырбастан очень закрытая страна. Жена Тимура, в прошлом Зина, а по-коштырски Зейнаб, устало говорит Олегу, что в Коштырбастане ничего не важно: ни ее работа, которую она бросила по желанию мужа, ни ее чувства к Тимуру, Тимур взял новую молоденькую жену, и она не возражает, зачем цепляться за свое жалкое я. Зато Зейнаб наряжается к обеду, чтобы гость не подумал, что муж забыл ее: все украшения на месте, то есть внешне все прекрасно, а что внутри – неважно.
Во внутреннем мире нет никакого смысла, за ним стоит пустота и огромное бессмысленное ничто, символом этого небытия в романе выступает пустыня. Пустыня сопровождает героя на его пути: в купе поезда, направляющегося в Коштырбастан, он смотрит на бесконечную пустыню и поражается ее неприспособленностью для человеческого обитания, в городе ветер доносит до героев песчаные брызги, отдельно описывается поездка героев сквозь пустыню к коштырскому озеру, где Тимур останавливается и произносит в честь пустыни восхваляющий монолог.
Сама внешность коштыров, по мнению Чижова и его героя, также выражает их расслабленную незаинтересованность в жизни: «Олегу подумалось, что коштыры узкоглазы, потому что им лень раскрыть до конца глаза, так как вокруг нет ничего, ради чего это стоило бы делать. Взгляд сквозь полуоткрытые веки означал расслабленность, созерцание без напряжения, равнодушие, сонную силу». Коштырам лень до конца раскрыть глаза, потому что даже наслаждение, которое они воспевают и которое, казалось бы, невозможно без внешних проявлений, также может быть ненастоящим: Олег привыкает к запаху терьяка как неотделимому от коштыров. А уже будучи в тюрьме, Олег курит терьяк со своими сокамерниками, и отвратительная тюремная баланда кажется ему изысканным блюдом. Вот и все наслаждение, ничего реального за ним не стоит, одна пустота. Не только внутри, но и внешне ничего не имеет смысла.
Но ведь такой взгляд на восток – не единственный. Интересно сравнить описание косоглазого коштыра со стихотворением Анны Ахматовой «Эти рысьи глаза твои, Азия»: если у Чижова раскосые глаза олицетворяют лень и равнодушие, то рысьи глаза у Ахматовой, наоборот, высматривают и выдразнивают, не затушёвывают, но обогащают личностное восприятие и личный опыт, и связаны не с расслабленностью, а с крайним напряжением. Азия также ассоциируется с некоторой нерасчлененностью сознания, не поддающегося рациональному объяснению: «словно вся прапамять в сознание// раскаленной лавой текла», но прапамять течет в сознание и причиняет боль, а не создает ощущение пустоты и необязательности происходящего. Ахматова продолжает: «Словно я свои рыдания// из чужих ладоней пила» – ее лирическая героиня не растворяется в азиатском мире, наоборот, черпает из него, отвечает на него своим внутренним миром, находит созвучие своим переживаниям и обогащает себя, становится более реальной.
Чижовские коштыры, похоже, сами пьют свои рыдания из наших, русских, дружелюбно раскрытых ладоней. Наблюдая за коштырами в Москве, уже обосновавшийся в Коштырбастане Тимур восклицает: «Чем дольше я живу на родине, тем больше убеждаюсь, приезжая сюда, что эта Россия – одна только фантазия, и все мы, коштыры, в России – тоже одна фантазия!» Натыкаешься на эту цитату, и вздрагиваешь, потому что вдруг понимаешь, что чувствуют европейцы, соседствующие с огромной и не поддающейся объяснению территорией, которая претендует на «свой путь» – страшно! С другой стороны, это не единственное присутствие русской литературы в романе: оппозиционера Алишера назвали в честь Пушкина, то есть русская жизнь как более западная и разумная питает попытки восстать против диктатуры Народного Вожатого. Оппозиция борется за освобождение политических заключенных, считает Народного Вожатого причиной всех бед и готовит на него покушение. Но – увы! – она стреляет мимо, попадает в двойника, возможно, потому, что весь ее протест так же безличен, как и вся коштырская орнаментальная жизнь. И опять, если вспомнить Ахматову и ее «Подражание армянскому», поражает, насколько личным является там обращение героини к тирану: не сотни политзаключенных, а одна несчастная и сломленная мать вопрошает: «Пришелся сынок мой по вкусу// И тебе, и детям твоим?»
В начале романа Олег и его московская тусовка пытаются понять, зачем нужна поэзия. Самый талантливый из друзей Печигина, поэт Коньшин заключает, что поэзия смысла не имеет, если не может преображать действительность. После Освенцима поэзия невозможна, а во время Освенцима (герои смотрят по телевизору репортаж о чеченской бойне) она просто не нужна. Коньшин заикается, и этим подчеркивается беспомощность живого слова в современном мире. Но если в России поэты маются от ненужности и неуслышанности, то Коштырбастан предлагает им мир, в котором все наоборот: стихи нужны как хлеб и как вода, а во главе правительства стоит поэт, и его прекрасные стихи ложатся в основу государственных программ и преображают жизнь. Олегу предстоит понять, что это: правда, и новая поэзия – такая, и другой не бывает, или же это соблазн.
Фигура Народного Вожатого двоится в глазах Олега. С одной стороны, герой встречает многочисленные свидетельства того, что у власти находится тиран: огромный памятник Народному вожатому и его многочисленные восхваления, заключение в тюрьму неугодных, жесткая цензура. С другой стороны, Тимур постоянно переубеждает его, что все эти акции были оправданы с политической точки зрения, ведь свой особый путь надо защищать с оружием в руках. Кроме этого, по мнению Тимура, Народный Вожатый – настоящий пророк у власти: «И только однажды в несколько веков, может быть, раз в тысячелетие, приходит человек, родившийся для того, чтобы заменить старые, стершиеся узоры новыми. Раз в тысячелетие – а не так, как на Западе, где это норовит сделать еда не каждый! Поэтому и основа жизни там замусорена, завалена хламом слов и идей, а сама жизнь давно никому не в радость». Олег практически ничего не возражает Тимуру, во всяком случае, не уезжает из страны, и продолжает работать над переводами стихов Народного Вожатого. При этом у Олега как у переводчика есть одна особенность: когда он делает перевод, он настолько проникается внутренним миром поэта, которого он переводит, что превращается в того самого поэта. Переводя Байрона, начинает хромать, Дилана – пить, потом берется за Одена – и изменения ему настолько не нравятся, что он разрывает договор с издательством. Так же происходит и с поэзией Народного Вожатого. Олег проникается коштырскими наслаждениями, еда, купание становятся для него блаженством, он испытывает непередаваемый по силе ощущений оргазм. Постепенно он перенимает манеру думать и воспринимать действительность по-коштырски, утрачивает критическое отношение к действительности, его дневниковые записи становятся пафосными и важными. Он не пытается полюбить Народного Вожатого и стать коштыром, принять философию пустоты, он продолжает, по определению Тимура, цепляться за свое я, хотя и не отстаивает его до конца. Так или иначе, но он поддается соблазну поучаствовать в жизни, где поэзия определяет жизнь, хотя личность и оказывается ненужной. Почему он так делает, понятно: он бедный поэт, а тут на него помимо признания сваливаются многочисленные материальные блага.
Олег становится проводником коштырской поэзии в русский язык. То, что он переводит с подстрочника, создает еще один заслон перед тайной коштырской поэзии и коштырской жизни: мы не слышим, как звучат стихи на самом деле, мы слышим только пересказ и описание, они поэтичны, но это не поэзия в полном смысле слова. Сама жизнь вокруг Олега также звучит по-коштырски, и самые важные вещи, как приговор суда, он так и не понимает. Олег попадает в мир полной бессмысленности: герой «Процесса» Кафки не понимал, что происходит, но хотя бы понимал язык, на котором с ним говорят. Герой Чижова не понимает вообще ничего. Смерть оказывается для него не только неожиданной, но и бессмысленной, и никак не объясненной, и никакой внезапный друг не машет ему из окна.
Смерть – это еще один персонаж романа. Народный Вожатый, который, вероятно, сам про себя уверен, что он великий пророк, ее боится, и приходит навещать каждого приговоренного к смерти, чтобы посмотреть на тех, кто окажется на том свете раньше него. Казалось бы, чего бояться, ведь жизнь заканчивается, побеждает ничто, к которому так все стремятся. Можно где-то на последних страницах романа угадать страх, что там, за границей смерти, окажется не небытие, а жизнь, которая будет нестерпима в своей реальности. Хочется также выдохнуть и продолжить о другой поэзии, которая начинается там, где «кончается искусство, и дышат почва и судьба» – но про это в романе нет, роман заканчивается последней вспышкой сознания у расстрельной стены. Соблазн есть, а возможности ему не поддаваться нет.
Смерть оказывается последней точкой, яркой и бессмысленной. В эпилоге продолжается ленивая и полная наслаждения жизнь Тимура, где ничего нельзя поправить, где «жены стареют, а друзья делают непоправимые ошибки». А он, как восточный мудрец, может только предотвратить детские рыдания, протянув дочке банан.

Поиск
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024.
    Создать бесплатный сайт с uCoz