Часть 1. Заметки о книге
Роман «Темное прошлое человека будущего» появился в 2000 году, сразу был признан. В этом году книгу переиздали — и на расстоянии от происходящих там событий отчетливо видна ее значительность. В романе описывается время штурма Белого дома, 1993 год. Гражданская война уже длилась почти век, к ней привыкли, военные действия в центре столицы не особо пугали, любопытствующие граждане буднично получили смертельные пули. В очередной раз все пришло в движение, забурлило, осколки времени увлекли персонажей за собой, беги, уворачивайся, главное выжить, какие там высокие цели. «В собственной комнате я не могу найти себе места, не занятого мною, — не остается ничего иного, как надеть пальто, ботинки и скорее выйти на улицу, хлопнув дверью». Бандиты, колоритные, хорошо выписанные (такие они и сейчас, если посмотреть трансляцию какого-нибудь заседания, только обновили спецодежду), смешные и страшные, застрелят же. А вообще-то это большая книга о любви. Роман многоуровневый, хорошо разработана символическая составляющая. Ирина — всемирная душа. Ее бывший муж, Андрей Некрич — дух, трикстер, бессмертный, демиург среднего градуса, хотя кто может этот градус определить. Он все время находится в поисках Ирины, бредит ею, даже заранее, до их расставания. Эта пара — символ всемирной любви, притяжения и отталкивания, а чем больше любовь, тем она трагичнее. Ирина погибла — и Некрич в поисках любви уже в стране мертвых, где теперь скрывается от банды убийц под чужим именем с новеньким паспортом. Герой-автор — медиатор, участник всего происходящего, его тоже сводит судьба с Ириной, а перед этим — с Некричем, но роль писателя Чеснокова скорее всего — быть лакмусом великой любви, по которому мы можем судить о Ирине и Некриче, быть отпечатком на восковой пластине, приёмником великих колебаний. В романе происходят великие и страшные события, но чаще всего они даны намеками, например, тайное московское метро, в котором спасаются персонажи — это явный символ бессознательного. А дух, каким бы он ни был (един, не един) — зачем ему объясняться с людьми. Он сам в себе и бессмертен.
Часть 2. Художественные приложения
«— У него были глубокие глазные впадины на худом лице, и когда он закрыл глаза, вместо них остались две ямы, два темных провала, как будто глаз у него вообще не было, — рассказывал я Ирине про старика, искавшего в Останкино свои очки под пулями. — А на подростке убитом была каска надета, которая велика ему была, он ее поправлял то и дело. Когда он упал, она свалилась и в сторону откатилась… Мне это так в память врезалось, что вряд ли когда-нибудь забуду…
Я был весь еще там, на площади у телецентра, и моя комната, вещи в ней выглядели непривычными, какими-то уменьшившимися, почти игрушечными. Особенно странной была белизна чистого постельного белья. Но, создавая своей нерасторжимой принадлежностью друг другу круговую поруку обыденности, вещи в моих четырех стенах как бы стремились доказать правоту слов Некрича, что все случившееся в Останкино было лишь длинным страшным сном. Вещи были на его стороне. И только Ирина… Обняв руками колено, она сидела рядом со мной и смотрела телевизор. Ее волосы пахли яблочным шампунем. Ирина была намертво связана для меня с мыслью о Гурии, о Некриче, о Коле и Толе, а тех уже не существовало без Останкино, без “мы им дадим проссаться!” и “мы их насмерть умоем!”. Закрыв глаза, я приблизил лицо к ее волосам, втягивая в себя длинную ленту щекочущего запаха, наполнявшего меня постепенно ощущением чистоты и сказочной легкости, от которой тем более таяло сердце, что плечи еще ныли от тяжести раненого, которого мы несли с площади в подземный переход. Казалось, стоит вдохнуть еще глубже, до крайнего предела внутренней пустоты, а потом еще совсем немного, и я исчерпаю запах, его длинная лента наконец оборвется, и я перейду тогда в совсем уже невесомое, тающее и неописуемое состояние.
На экране телевизора продолжался в сиэнэновской трансляции все тот же сон, но теперь он был уже не страшным, а только скучным. Там подолгу ничего не менялось, группы каких-то маленьких людей перебегали, пригнувшись, от постоянно находившегося в кадре Белого дома, иногда трещали выстрелы. Поскольку все совершалось на телеэкране, казалось, что это происходит где-то далеко и не имеет к нам никакого отношения.
За несколько шагов до границы кадра один из бежавших упал на асфальт и застыл. Разгоняя сиреной многочисленных зрителей, в его правлении поехала скорая, но даже с того расстояния, на котором находилась камера, видно было, что она, вероятнее всего, зря торопится: крохотный человечек лежал абсолютно неподвижно.
— Вот и все, — сказала Ирина. — Был — и нет. Легкая смерть, сказали бы тетки в сауне, можно позавидовать.
Она встала, подошла к окну, и просеянный сквозь желтую листву свет лег на ее лицо.
— Я раньше боялась, думала о ней, — произнесла она, — а после смерти Некрича поняла, что тут и думать не о чем: самая простая вещь на свете. Был — и не стало, как будто не было его. Проще смерти и быть ничего не может».
Источник: https://formasloff.ru/2023/07/15/bukvennyj-sok-barns-salnikov-chizhov/