Рецензия на сборник рассказов "Самоубийцы и другие шутники". Михаил Квадратов, журнал "Формаслов"
Буквенный сок
Часть 1. Заметки о книге
В новой книге Евгения Чижова самоубийцы — все же не основные персонажи. Согласно названию есть и другие шутники. Хотя какие тут шутки, особенно со смертью. Да и с жизнью тоже. Проза Чижова — реализм, настоящий, здесь повседневная жизнь узнаваема, но сквозь нее видно и другое. Просвечивает мир иной: вот, например, посмертная дорога, хотя, случается, что из этого горького путешествия возвращаются. Видимо, нарушаются чьи-то планы, может быть, мироздания. В трех рассказах действительно есть про лишение себя жизни, но не осуществленное, спасли вольно или невольно, по любви или по равнодушию, но какая разница, главное герой-то остается. Вот ангел-хранитель и его невидимая кошка, вот призрак смерти в старом доме, но опасен не он. Целительница, которая отслеживает перемещения души больного, а вот больница, где не очень-то заботятся о душах. И в каждом рассказе — о любви, ведь спасает от смерти именно она. Главный герой обычно — наблюдатель, а если и участник действия, то не очень активный. Сюжет развивается будто отдельно от персонажа, как оказавшийся сумасшедшим пациент хирургического отделения, неожиданно навалившийся и пытающийся убить прикованного к кровати искалеченного главного героя. Действие чаще всего происходит на дачах, откуда уехали дачники, в выселенной квартире — сквоте художников, в загаженной больнице. Мир ветшает, люди живут в декорациях предыдущих поколений, имитируют, нового давно ничего не происходит. Ведь большая часть действия приходится на восьмидесятые и девяностые годы прошлого столетия. «Пока что повсюду царил распад: распадалась страна, привычный образ жизни, сложившийся порядок вещей, старые связи и отношения». «Над всем этим человеческим скопищем висела атмосфера пропадания и потерянности, каждого по отдельности и всех вместе, покидая наш сквот, мы погружались в нее с головой». Так безумец из рассказа «Ревность» живет прошлым, не в состоянии понять, что все изменилось. Он не виноват, просто организм сломался. А потом придет и смерть, сама. Какое там самоубийство, просто яркое слово привязалось. Эта книга про жизнь. И про одиночество. Про распад. И еще о многом.
Часть 2. Художественные приложения
«Андрей переехал в поселок шесть лет назад, сдав свою городскую квартиру, и с тех пор жил здесь круглый год, изредка, не чаще раза в сезон, навещая свое московское жилье и его меняющихся обитателей, чтобы убедиться, что там всё в порядке. Цель переезда была в том, чтобы написать книгу, работе над которой в Москве мешали суета, шум, общая нервозность и враждебность городской среды, ощущаемые Зябликовым на каждом шагу. И действительно, первый год он что-то писал, строил планы, набрасывал варианты, но все чаще отвлекался от работы, засмотревшись на ходящую на ветру листву дубов и кленов, выметавшую мысли из головы так, что он терял нить повествования, а там и забывал, для чего вообще его затеял. Чем больше он вглядывался в жизнь деревьев, кошек и птиц, в смену освещения, маневры облаков и неслышное скольжение теней, тем менее нужными и даже просто нелепыми представлялись ему усилия добавить что-то свое, искусственно сконструированное, к этому безупречному, в мельчайших деталях согласованному миру. Спустя год, находя в самых неожиданных местах, вроде шаткой будки сортира или хранившейся под кроватью кучи старых газет для розжига печи, свои черновики и наброски, Андрей прочитывал их с недоумением, а потом и со смехом — неужели ему принадлежат эти жалкие потуги на значительность, претензии на глубину и усилия заинтриговать читателя, которого нет и не будет. Начав смеяться над своими неуклюжими каракулями, он долго не мог остановиться, случалось, что смеялся до слез.
<…>
Со стороны могло показаться, что он целыми днями ничего не делает, но это было совсем не так. В действительности Зябликов жил напряженной и сложной жизнью. Он много читал и продолжал, уже без всякого расчета на публикацию, писать, ведя учет своим дням, раздувающимся, как грозящие лопнуть радужные пузыри, от переполнявшей их пустоты, в которой любое, даже самое ничтожное происшествие обретало значение и смысл. Но главное — он наблюдал. Ни одно изменение в пейзаже, в цвете неба или облачной архитектуре не проходило мимо Зябликова, каждое становилось событием его внутренней жизни, находило в ней свое место. От этого душа Зябликова, изнуренная гнетом его тяжкого тела, понемногу высвобождалась, расправлялась, начинала чувствовать воздух и ветер. Наискось пересекавшая двор кошка щекотала ее своей осторожной походкой, а от стремительного виража ласточки над головой перехватывало дыхание. Однажды, уйдя в созерцание, Зябликов застыл настолько неподвижно, что на плечо ему села небольшая птица. От неожиданности он вздрогнул и спугнул ее. Принявшая его за дерево птица поняла свою ошибку и улетела раньше, чем Андрей смог ее разглядеть, но он все равно почувствовал, что почти достиг поставленной цели — он близок к тому, чтобы сделаться своим среди явлений природы и населяющих ее существ. К таким природным существам относил Зябликов и своих соседей, обитавших в поселке, как и он, круглый год».
Источник: https://formasloff.ru/2024/05/15/50782/